Повисшая в воздухе Анна Каренина

— Почему именно Каренин стал центром картины Соловьёва?

— Потому что Карениным стал сам Олег Янковский. Он стоит во главе картины потому, что обладает мощным талантом и как актёр — признанный гений. Он был светилом на съёмочной площадке, потому мы, подобно планетам, кружили вокруг него. Не знаю, кому мне выразить благодарность за то, что мне довелось стоять с ним в кадре. К сожалению, он умер до премьеры. Александр Абдулов тоже не дожил. Это действительно трагедия для нас всех…

— Как вы относитесь к «2-Асса-2»?

— Мне она очень понравилась. Фильм вышел очень серьёзным и правдивым. Наивным на первый взгляд, но непреклонно твёрдым по отношению к окружающему нас миру. Она вышла намного более честной в сравнении с первой частью. По-моему, первая «Асса» для того и создавалась, что бы на её базе рано или поздно родилась «2-Асса-2».

— В одном из ваших интервью я прочёл, что первую «Ассу» вы невзлюбили. Из-за чего?

— Меня постоянно преследовало время время съёмок чувство, что я не в своей тарелке. Когда говорили о том, что Соловьёв в «Ассе» смог отразить дух нынешнего времени, я не могла связать концы с концами. Когда его чудесный, по-моему, фильм «Чужая Белая и Рябой» не получил отклика зрителей, он решил отыграться и снял прокатную «Ассу», просто чтобы уравновесить ситуацию, что ли. Вторую часть Соловьёв снимал так, как ему самому того хотелось, не ради того, чтобы сорвать куш. Честно говоря, по-моему, это даже не фильм. Это форма самовыражения, концептуальное произведение, ему больше пошёл бы музейный антураж, а не кинотеатральный. Он позвал участвовать в съёмках всех, кто ему близок. Юрия Башмета, который живёт в рокерском стиле, но постоянно думая своих коллегах. Сергея Шнурова, рассудительный персонаж которого уже не чета доверчивому и милому мальчику Бананану.

— Как вы к нему относитесь?

— К Шнурову? Он мне нравится. Он не такой, как все. Образованный, раскованный, начитанный. Тот образ, который он избрал, помогает ему напрямую доносить свои мысли, пусть и в грубой форме. Всё равно, это очень круто.

— Как долго вы уже не работаете врачом, Татьяна?

— Я уже давно не работаю в поликлинике, хотя по-прежнему врач.

— Пока вы были эндокринологом, не бывало такого, что посетители вам надоедали?

— Нет, в общем-то. Кто-то вспоминал, что я актриса. Не скажу, что меня лично это радовало, но пациентам настроения прибавляло. Вообще, мне даже стыдно как-то было, словно я два места занимаю. На съёмочной площадке абсолютно другая атмосфера, ты не один, тебя всегда могут поддержать коллеги и знающие люди. Все друг друга так или иначе опекают, прикрывают. А когда ты врач — с тобой такого не бывает. Там ты и только ты отвечаешь за всё происходящее. Так что это сочетание медицины и актёрства мне важности не прибавляло. Позже уже поликлинику, где я принимала людей, перекупили, и я решила не задерживаться там, оставила эту профессию. Навыки остались.

— Кажется, потом вы попытались создать свою клинику?

— Да, и даже создала. Но быстро закрыла. Я не умею смешивать коммерцию и медицину, требовать какие-то деньги за услуги с пациента для меня крайность. Тем не менее, врачебное дело я окончательно бросить не смогла — сейчас я попечитель благотворительного фонда «Вера», который организовала Вера Миллионщикова. Кроме меня там трудятся Татьяна Арно и Ингеборга Дапкунайте. Как они усердны, их деятельность меня просто удивляет. Да, я сознаю, что в благотворительности вообще легко создать образ добродетельный, но я вижу их и понимаю, что они действительно такие. По-моему, было бы намного лучше, если бы можно было оставаться попечителем и не афишировать своего имени, но, к сожалению, система такова, что только известной личностью можно привлечь других в фонд.

— Для Веры Миллионщиковой было важно, что вы известны и популярны?

— Думаю, дело не только в этом. Я рада тому, что мне довелось познакомиться с ней. Я считаю, что таких личностей — единицы на миллион, и вряд ли мне когда-нибудь доведётся узнать кого-то, равного ей. Сначала она меня просто очаровала, но потом она меня перенастроила, и я уже помогала сознательно. Временами, конечно, фонд на меня давит, хочется собрать вещи и бросить его, но я себе спуска не даю. Работать с хосписами очень нелегко. Это ведь не ключ к новой жизни, а просто смягчение условий перед самым концом. От того с другими людьми трудно обсуждать проблемы хосписов — они-то здоровые, а здоровый человек уверен почти всегда, что беды его не коснуться. До работы в хосписе я поддерживала идею эвтаназии. Если человек считает, что ему уже пора отсюда уйти, если у него уже нет сил терпеть боли, то это его выбор и право, в этом нет ничего ужасного. Но с тех пор мои взгляды изменились. Теперь я стремлюсь к тому, чтобы больному было комфортно, уютно, чтобы всё, что ему нужно, было рядом, особенно забота. Что мы он умер достойно, спокойно. Глядя на Веру я поняла, что и сама могу оказать любому помощь. Сделать чью-то жизнь лучше, пусть и самый её конец. Так оно и случилось, в общем-то. И врачебные навыки мне в этом помогают.