Всё что осталось от Вишнёвого сада
Появления в кинопрокате фильма «Москва» зритель ожидал давно, однако, финансовые затруднения отодвинули съемки перспективного проекта еще на четыре года. Но, как говорится, палка имеет два конца, с одного — слабеет первоначальный творческий импульс, с другого — у авторов появляется возможность довести свою картину до совершенства. И вот, наконец-то, свершилось! Длительно и нелегко зарождавшийся фильм со стремительной уверенностью приобрел ореол мировой славы, отмеченный Венецианским фестивалем, он получил приглашение на кинопросмотр в Лондоне и Нью-Йорке, Иерусалиме и Берлине.
В то же время его восприятие достаточно трудно: как то всё неуютно, с болью и горечью. Словно опускаешься в холодную глубину омута, так невыносимы, тягучи и вязки его ритмы. А с голубых экранов в буквальном смысле слова веет холодом космической пустоты. Сюжет разворачивается в огромном мегаполисе, представленном в фильме холодными задворками, неуютными спальнями, сумеречными пятачками ночных клубов. Мерцающая цветомузыка, равнодушные передвижения, тупые выяснения отношений, унылость пьянства и бесстрастность любовных утех — такое впечатление, что от людей остались лишь тени. Своеобразный город-фантасмагория создан известным писателем-постмодернистом Владимиром Сорокиным, режиссером Александром Зельдовичем, оператором Александром Ильховским, композитором Леонидом Десятниковым — всех тех, кто горд участием в соавторстве.
Наш кинопрокат насыщен лентами, которые с разным уровнем мастерства повествуют о занимательных житейских историях, финал которых предполагает нехитрую мораль. Картин, дарящих зрителю сущность осознания, переосмысления времени, настоящего или прошлого пересчитывают по пальцам в прямом смысле слова. В список удачных кинолент, несомненно, входят фильмы: «Утомленные солнцем», «Хрусталев, машину!», «Зависть богов», «Время танцора».
Сюда же резонно отнести и фильм «Москва», являющийся беспощадным, апокалипсическим приговором постперестроечному времени. Как там, у Давида Самойлова «сороковые, роковые, свинцовые, пороховые» — эти строки стали символом поколения войны. Так, холодные, можно сказать, вакуумные мизансцены «Москвы» предстают как художественный символ девяностых. Во всей красе они показывают безверие, безволие, нравственную анемию, поразившую, по мнению авторов, наше общество, во всяком случае, ту его часть, которую принято считать интеллигенцией.
Три героини фильма — Ольга в исполнении Натальи Колякановой, Маша от Ингеборги Дапкунайте и Ирина, которую играет Татьяна Друбич — родственные души трёх чеховских сестер, настойчиво стремившихся столетие назад «в Москву, в Москву, в Москву!» и вдруг оказавшиеся на пепелище вишневого сада. Как, чем и зачем жить? — такие вопросы их уже мало интересуют, они совершенно нормально воспринимают выпивку и секс с кем угодно и где угодно, вообще, живут, как попало. Всю их растерянность, смятение и бессмысленность существования можно сравнить, по авторскому замыслу, с безоглядностью исповедального бесстрашия. Это наблюдается не только в сюжетных линиях (в финальных сценах — смерть, обман, фиглярство), но и в структуре пластики самой киноленты (ударение поставлено на вялость, заторможенность ритмов).
Конечно, не каждый зритель поймёт и примет такую картину, так сурово оценивающую прожитую нами эпоху, с такой тягучей стилистикой, но адекватно передающей неторопливость времени. Возможно даже само название фильма «Москва» не найдёт поддержки в зрительских умах, как никак, а от реалий жизни сегодняшней столицы трудно провести аналогию к призрачному бытованию условного города-фантома, встающего на экранах. Понятно, что задумка авторов однозначно требовала сгустить и сконцентрировать реальность, довести её уродство до абсурдного гротеска и выразить всю парадоксальность и безрадостность правды того времени, которое мы пережили, её осознать можно только с горечью и болью.
Но способа исцеления без боли не существует.
