Интервью с Татьяной Друбич

— Я считал, что вы стали популярной благодаря первой «Ассе».

— То, что «Асса» моментально прославилась и набрала толпу приверженцев меня тогда сильно напрягло, потому я до сих пор к ней достаточно равнодушна. В процессе съёмок я постоянно находилась подле Сергея, и всё не могла уяснить, почему он так восхищается Гребенщиковым, Цоем, Бугаевым. Соловьёв в то время будто перебрался в иную реальность. Вокруг него всегда был один и тот же коллектив, от оператора до осветителей, и я среди них, и все мы не понимали и ревновали его к ним. Мы за ним просто-напросто не поспевали, а он так увлёкся этой компанией, что мы чуть ли не обиду на него держали. Эту проблему постигают все устойчивые коллективы, когда стоящий во главе режиссёр в поиске или уже находит для себя что-то новое, что увлекает его с головой — выбора нет, либо нагнать, либо не мешать. «Ассу» я уважаю лишь за то, что она стала мостиком на пути к фильму «Чёрная роза — эмблема печали, красная роза — эмблема любви». Вторая без первой невозможна. А «Розу» я очень люблю, как и «Чужую белая и рябой». Они у Соловьёва лучшие. Да и вообще, когда Соловьёв снимает фильм без меня, у него получается шедевр, а со мной так себе. Я ему только плёнку порчу…

— А к Александру Зельдовичу в «Мишень» не желали попасть?

— Желала, и сильно. Два раза приходила на пробы, хотела роль Анны — но не дали. Расстроилась немного, но поняла всё — не подхожу, значит, не подходу. А Зельдович потом ко мне приходил извиняться. Забавный он.

— Вы были очень естественны в роли певицы в его «Москве». Я даже поверил, что вы сами поёте, просто тщательно это скрываете.

— Будь у меня такой талант! А побыть девушкой с аутизмом мне было даже комфортно, потому и вышло хорошо. Но «Москву» не все оценили по достоинству. Честно говоря, я до сих пор не могу понять, из-за чего. Фильмы уже не объединяют людей как прежде. Мне вот очень понравилась «Любовь» Ханеке, но таких, как я, мало очень. Почему-то люди перестают интересоваться осмысленным кино, забывают, чей фильм они смотрят. Да и как снято зрителя тоже мало волнует, похоже.

— К кому бы из профессионалов вы бы пошли сейчас сниматься?

— К Кире Муратовой, Василию Сигарёву или Николаю Хомерики.

— После выхода «Избранных» у Соловьёва, ваш партнёр по съёмкам Леонид Филатов выразился о вас как о чудесной актрисе, да и к тому же профессиональной. Но вы постоянно это отрицаете и всячески сопротивляетесь, когда о вас так говорят. В чём дело, Таня?

— Просто я с детского возраста кручусь на съёмках и уже освоила все необходимые для съёмок навыки. Подстроилась, вжилась в эту свою роль актрисы. Я признательна Сергею Соловьёву за то, что он не нацепил на меня этот актёрский поводок и разрешил быть тем, кем я хочу. Никогда не принуждал к чему-то ни в жизни, ни на съёмках.

— Вы потому решили идти учиться не в кинематографический на актрису, а в стоматологический на врача?

— Мне мучительно было выходить на сцену театра. Два раза я себя пересиливала. В первый раз — меня позвал Соловьёв, он ставил «Дядю Ваню» в Малом. Ему я не могла отказать, так что пришлось. Во второй раз позвал к себе Андрей Жолдак, участвовать в «Опыте освоения пьесы «Чайка» системой Станиславского». Чистой воды опыты над собой. У него художником был Павел Каплевич, мы с ним много времени уже общаемся, дружим. Приехала я тогда к Андрею, метила себе взять роль Маши. Он меня спросил, сколько мне лет. Я ответила — сорок. Он сразу расстроился, я его спросила — а что такого? Говорит, было бы в два раза больше, было бы лучше. Кому, говорю, лучше, вам? А он мне ответил — было бы, стали бы Ниной Заречной. А я сразу смекнула и согласилась на Заречную. Это в фильмах можно другими прикрываться, монтировать как захочется, переснимать по сто раз. А театр — дело тонкое. Тут ошибёшься — и никто не скажет «заново».